Задержанная

Ребекка очнулась от пульсирующей головной боли и дезориентирующей дымки. Металлический привкус страха обволакивал язык, а холодный воздух проникал до костей. Запястья ныли, скованные холодной сталью с массивным столом в строгой, без окон, комнате. Последним связным воспоминанием была пульсирующая музыка бара, затем – фрагментарное пятно после того, как она вышла на улицу. Теперь над ней нависли два лица: детектив Эйвери с его неумолимым взглядом и детектив Мун, чьи вопросы ощущались как острые уколы. Они говорили о ее машине, о столкновении, о человеческой крови, запятнавшей помятый металл. Слова повисли в воздухе, обвиняющие, ужасающие: "насмерть сбила человека". Волна тошноты нахлынула, когда они требовали подробностей, которые она не могла предоставить. Фрагменты прошлой ночи начали всплывать, ускользающие и искаженные. Смех, мимолетный разговор, лицо мужчины, которого она встретила в баре, его глаза, таившие тревожную интенсивность. Голоса детективов были неумолимы, рисуя мрачную картину наезда со смертельным исходом, оборванной жизни. Однако, среди ужаса и замешательства, ее начало терзать другое беспокойство. Что-то в участке, в манере детективов, в неестественной тишине, казалось глубоко неправильным. Это был не просто шок от ее положения; это было ползучее подозрение, что происходящее – нечто большее, чем стандартный допрос, леденящее осознание того, что правда о ее ситуации может быть куда более зловещей, чем она могла себе представить. Каждый взгляд, каждая пауза, каждая интонация в их голосах, казалось, углубляли тревожную тайну. Воздух сгущался от невысказанных угроз, и Ребекка, пойманная в ловушку и уязвимая, чувствовала, как стены сжимаются, не только из-за ее предполагаемого преступления, но и из-за более глубокого, коварного обмана, который грозил поглотить ее целиком.